Умер философ лев платонович карсавин. Лев платонович карсавин Карсавин философия
В столице Литвы Вильнюсе находится русская школа имени выдающегося русского философа, поэта и историка-медиевиста Льва Платоновича Карсавина . В этой школе создан музей, посвящённый жизни и деятельности этого великого человека, который, увы, недостаточно известен в наше время. После Октябрьской революции 1917-го года оставшиеся в Советской России великие русские философы и мыслители либо высылались из страны, либо были расстреляны, либо ссылались в лагеря. Упоминания о них оказались под запретом, а всё связанное с ними должно было быть предано забвению. Этой участи не избежал и Л.П. Карсавин. Однако время меняется и благодаря энтузиастам, которым дороги истинные ценности Русского народа, восстанавливается память о том, что было утрачено, ибо без прошлого, нет будущего.
Наталья Фёдоровна Колтунова - один из участников группы, в состав которой входят учащиеся школы и педагоги, работающие в музее. Н.Ф. Колтунова ответила на вопросы главного редактора ИА "Русские Новости" Ярослава Мошкова.
Кому пришла идея назвать школу в честь Льва Карсавина?
Насколько мне известно, идею подала библиотекарь Елена Георгиевна Муллер. В то время я еще не работала в этой школе, поэтому тонкостей не знаю. Я пришла работать в 1999 году, к тому времени школа уже носила имя Льва Карсавина.
Насколько личность Льва Карсавина известна в Литве?
Лев Карсавин сейчас хорошо известен в научных кругах.18 ноября 2005 года в Вильнюсе была открыта мемориальная доска на доме, где жила семья Карсавиных. Кроме того, еще живы те люди, которые помнят его как ученого, лектора, человека. Именно их мы и пытаемся привлечь в школу, чтобы они донесли до детей драгоценные крупицы воспоминаний, "напитали", укрепили ими души детей, расширили их кругозор, способствовали формированию их мировоззрения.
Как он связан с Литвой?Дело в том, что в 1927 году Л.П. Карсавин, отклонив предложение преподавать в Оксфорде, выбрал университет имени Витаутаса Великого в Каунасе, где ему предложили возглавить кафедру всеобщей истории. Главным условием преподавания в Каунасском университете было овладение литовским языком. В течение полутора-двух лет Карсавин сумел освоить язык на достаточно хорошем уровне, который позволил ему не только преподавать, но и писать научные статьи, а также, проанализировав литовский язык, ввести новые научные понятия. Его пятитомный труд "История европейской культуры" был написан на литовском языке. Были предприняты попытки перевести этот труд на русский язык, но, насколько мне известно, эта работа только начата.
Расскажите о самом Льве Карсавине подробнее.
Вообще, можно о нем рассказывать как о человеке, как о философе, как об историке, как о богослове. Если начать рассказ о нем как о человеке, то можно сказать следующее. Он родился в 1882 году в Санкт-Петербурге. Родился в семье танцовщика Мариинского театра Платона Карсавина и его жены Анны Хомяковой. В семье было двое детей - Лев Платонович и Тамара Платоновна.
Лев Платонович закончил Пятую Петербургскую классическую гимназию с золотой медалью, затем поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, который закончил также с золотой медалью. Он был назван самым блестящим студентом Санкт-Петербургского университета.
Его судьба повторяет судьбы многих выдающихся российских деятелей науки. Например, его судьба в чем-то сходна с судьбой философа Ивана Ильина. Нужно добавить, что Лев Карсавин стал самым молодым профессором России. Сначала он защитил магистерскую диссертацию, а потом защитил докторскую диссертацию и получил сразу две степени - доктора истории и доктора богословия. Материалы для своей магистерской диссертации он собирал, путешествуя по древним монастырям Италии и Франции, поскольку темой его работы была история средневековой религиозности.
В 1922 году по решению Владимира Ленина группа выдающихся деятелей науки и культуры была выслана на так называемом "философском пароходе" за пределы России без права возвращения. Один из лидеров советского времени произнес приблизительно такие слова: "Расстрелять их у нас нет оснований, но оставить их в стране мы не можем, поскольку они очень вредны для нового советского государства". Было выслано около двухсот семей. Пароходов было два. На одном из них и был выслан Карсавин со своей семьей. А в семье у него уже было три дочери к тому времени. Они выехали в Германию, жили в Берлине. В нашем музее есть фотография того берлинского дома. И даже говорят, что на этой фотографии на балконе запечатлен именно Карсавин со своей семьей.Поисковая работа в школе началась уже в конце 1999 года. Нам удалось познакомиться с дочерью Льва Платоновича - Сусанной Львовной, которая жила в Вильнюсе. Она не раз посещала нашу школу, участвовала в Карсавинских чтениях, которые стали проводиться с 2000 года.
Сусанна Львовна рассказала нам много интересного, о родителях, сестрах. Не уставала повторять, что "папа всегда работал", праздным его не видели. Ему нужно было содержать семью: жену и трёх дочерей. Лишившись своего положения, а ведь в России он был профессором, что означает не только солидное жалованье, но и прекрасные жилищные условия (говорят, его квартира с четырнадцатью окнами на залив сейчас стала библиотекой восточного факультета Санкт-Петербургского университета), он должен был начать жизнь "с нуля". Оказавшись на чужбине без средств к существованию, группа изгнанных ученых принимает решение создать университет и преподавать в нем на европейских языках. Преподают то, что они могут преподавать: историю, философию, богословие. Чуть позже они перебираются во Францию. У меня сложилось такое впечатление, что они жили такой группой и потом постепенно стали определяться. Надо было что-то делать, видимо, оставаться в Германии они не могли. Может быть, они чувствовали, какие процессы шли в Германии. Ведь это 1927-1928 годы.
Они перебираются во Францию, в Кламар, это предместье Парижа. Сусанна Львовна рассказала, что у нее было очень много семейных фотографий, но так же много было и посетителей, после которых эти фотографии рассеивались. Эти фотографии свидетельствуют о том, что дом Карсавиных был хлебосольным, гостеприимным. К ним приходили в гости весьма известные люди. Он говорила, что у нее была фотография, как ее посещает Марина Цветаева с сыном. Жизнь у них была довольно насыщенная, скажем так. Они общались со своими соотечественниками. Далее, как я уже говорила, он получает два предложения: возглавить кафедру в Оксфорде и возглавить кафедру в Каунасе, в университете Витаутаса Великого. Безусловно, вся семья собралась в Оксфорд, но Карсавин собрал вещи и один приехал в Каунас. Выбор Каунаса был продиктован в первую очередь тем, что Каунас ближе к России, чем Великобритания. Руководство университета поставило такое условие - выучить литовский язык с тем, чтобы получить право преподавать и возглавить кафедру. Он это условие выполняет и в течение полутора лет осваивает этот, по его словам, "весьма экзотический" язык, анализирует его и вводит новые научные понятия. Семья приехала к нему только в 1933 г. Мне довелось участвовать в торжественных мероприятиях Вильнюсского университета в честь 120-летия со дня рождения Карсавина. Человек, который был студентом Льва Платоновича рассказывал, что тот ходил на занятия с чемоданом, в котором были исторические книги, альбомы по искусству. Так он старался образовывать студентов, передавать знания, которыми обладал. Он был солидным ученым с мировым именем, ведь и в Литву-то его пригласили именно потому, что молодое литовское государство надо было строить на каких-то принципах. А на каких? Было решено вернуться к истокам, ведь Литва в средние века была могущественной державой. Карсавин же являлся одним из самых крупных авторитетов по средневековью, и на тогдашнем научном горизонте это была весьма и весьма значительная фигура.1940-м году университет перебирается в Вильнюс и Карсавин начинает преподавать здесь. Честный ученый, в своих лекциях он открыто говорит о своем отношении к советскому строю, говорит, что социализм - это компиляция. НКВД начинает следить за ним. В среду студентов внедряется информатор. Журналист Ирина Арефьева, используя материалы архивов, опубликовала ряд статей, в которых она исследует дело "Алхимика" (так звучало имя Льва Карсавина в доносах).
В результате, в 1949 году Карсавин попал в застенки НКВД, откуда был отправлен в лагерь для инвалидов Абезь. Абезь находится на Полярном круге, где в заключении находились многие известные люди. Например, там он встретился с мужем Анны Ахматовой - Н.Пуниным (ему на кладбище в Абези установлен памятник). Предварительно с группой литовцев он попадает во внутреннюю тюрьму Ленинграда. Карсавин рад: наконец-то он вернулся в Россию! Пусть в качестве арестанта. Ведь изгнание для него было равносильно смерти. Из ленинградской внутренней тюрьмы их этапом отправляют в Абезь. В Абези судьба сводит его с человеком по имени Анатолий Анатольевич Ванеев, который попал в этот лагерь еще пареньком. Встретившись там с Карсавиным и поняв, что это крупный ученый и замечательный человек, он просит, чтобы Лев Платонович читал ему лекции по истории религии. Из лагеря Ванеев выходит философом, благодарным учеником и последователем Карсавина.Впоследствии А. А. Ванеев написал книгу, которая называется "Два года в Абези". Она также представлена в музее. Анатолий Анатольевич Ванеев оказал нам бесценную услугу, написав эту книгу. Благодаря его свидетельству мы знаем, что именно происходило с Карсавиным в лагере.
Еще в тюрьме у Карсавина открывается туберкулез. 12 июля 1952 г. он умирает. На этом стенде мы видим посмертный портрет Карсавина, который сделали те люди, которые его окружали, то есть литовцы. Они с безусловным уважением относились к нему и сохранили очень много воспоминаний, связанных с пребыванием Льва Платоновича в лагере.
В Абези его хоронят. Представьте себе: Полярный круг, замерзшая земля. Лом разогревается над костром и им долбится земля для могилы. Лагерный врач предпринимает такую акцию - в могилу Карсавина он кладет чью-то ампутированную ногу. Объясняя свой поступок тем, что именно по этой ноге определят, что здесь похоронен Лев Карсавин. Еще он вкладывает капсулу и какие-то сведения о нем. В том, что могилу Карсавина будут искать он не сомневается. Впоследствии, когда это стало возможно, из Литвы была отправлена целая экспедиция на поиски могил погибших родственников. В числе прочих была найдена и могила Карсавина. На лагерном кладбище литовцы установили памятник - пылающий крест, который напоминает нам о тех, кто погиб в Абези.
После того, как Лев Платонович умер, Ванеев пишет письмо семье Карсавина - жене и двум дочерям, которые жили в Вильнюсе (средняя дочь Марианна так и осталась в Париже). Ванеев пишет так: "Наш друг архитектор", - он не называет даже имени архитектора, - "предлагает сделать надгробия там, где похоронен Лев Платонович". Эскизы будущих надгробий он прикладывает. Вы видите копии этих эскизов на стенде. Письмо датировано 1954 годом, недавно умер Сталин, но "архитектора" еще нельзя назвать по имени, нельзя еще озвучить фамилию Карсавина. Поразительная вещь, почерк Ванеева стал похож на почерк Карсавина, сравните, вот карсавинский почерк.Чем Лев Платонович занимался в лагере?
Во-первых, он читал лекции. Окружающие даже шутили: "создал лево-платоновскую академию". Во-вторых, он писал терцины и сонеты. Они все посвящены его взаимоотношениям с Богом. Он заболел туберкулезом, лежал в изоляторе в ужасных условиях. Заключение подорвало его силы. Ванеев описал в своей книге, как проживал свои последние дни Лев Платонович, как безропотно сносил все лишения и грубость санитаров лагерного лазарета, как, угасая, писал свои сонеты и терцины, которые сохранились до наших дней и изданы отдельной книгой. Эти поэтические произведения переведены на литовский язык поэтом и переводчиком А. Букантасом. Всего в лагере было написано более 20 философских работ и поэтических произведений.
В школьном музее представлены личные вещи Льва Платоновича, которые передала нам его дочь, Сусанна Львовна. Это его ручка, очки и даже его визитная карточка. Теперь посмотрите - это написано его рукой, а здесь он пишет по-литовски. Это его портсигар из карельской березы. Это книги, которые принадлежат его дочери. Нам они были переданы Ириной Емельяновой, которая в Париже долгое время дружила с Марианной Карсавиной. По этим книжкам Марианна училась рисовать. Она всю жизнь сотрудничала в журнале Vogue и была художником-модельером, готовила коллекции для подростков и молодежи. Вот это - статья профессора Карсавина "Византия". Несколько статей для литовской энциклопедии: "Гай Юлий Цезарь", "Готика", "Директория". Журналист Татьяна Ясинская подарила нам фотокопии карсавинских рукописей. Здесь литература о нем.Большую помощь в создании музея нам оказал Павел Иванович Ивинский - профессор Вильнюсского университета. Эта брошюра, написанная П.И. Ивинским, выпущена к переизданию книги "История Европейской культуры".
Вот здесь статьи о Карсавине и книги, подаренные философом Андреем Коницким.
В этом месте стенд, посвященный карсавинским местам Вильнюса, а этот стенд посвящен Тамаре Карсавиной - выдающейся балерине XX века. Конечно, мир в первую очередь узнал о Тамаре, потому что она была звездой. Когда же Лев Платонович стал проявляться в научной деятельности, то о нем говорили: "Ах, это тот Карсавин - брат Тамары". Между ними была нежная дружба. Говорят, что когда они встречались, то гуляли по городу, взявшись за руки.Перед вами портрет жены Карсавина - Лидии Николаевны (в девичестве Кузнецовой). Женился он в 1904 году на выпускнице Бестужевских высших женских курсов, впоследствии у них родилось три дочери. Средняя дочь Марианна вышла замуж в Париже и осталась там, а Ирина и Сусанна приехали в Литву вместе с матерью. Нельзя не вспомнить Милду Гутаускене, она дружила с их семьей и всячески их опекала. Когда Сусанна осталась одна, Милда стала сиделкой у ее постели. Некоторые экспонаты переданы нам именно Милдой.
Перед вами портрет Тамары. Ее жизнь была полна событиями. Тамара вышла замуж за английского дипломата, который был ирландцем по происхождению, звали его Генри Брюс. Она перебралась в Лондон в 1919 году. В Англии, в числе немногочисленных деятелей балета, она создала труппу английского королевского балета и в течении долгого времени была его президентом и вице-президентом. Тамара Платоновна дожила до глубокой старости. До сих пор ее помнят не только как звезду мирового балета, но и замечательного педагога, воспитавшего не одно поколение балерин.
Еще хотелось бы показать вам одну деталь. Дело в том, что когда НКВД стало пристально наблюдать за Карсавиным и когда чаша терпения НКВД переполнилась, его постепенно изгоняли отовсюду, где он работал. Его выгнали из университета, затем из художественного института. Перешел в художественный музей на должность директора. Люди, которые были связаны с ним в тот период, говорят, что его деятельность просто неоценима. Лев Карсавин обладал громадным опытом и знаниями, чтобы систематизировать то, чем владел этот музей. Когда над ним нависла угроза ареста, это я рассказываю со слов Милды, он понимал, что к нему, как к директору музея, как к администратору, будут какие-то просьбы со стороны подчиненных, а его не будет на месте. Тогда он взял бумагу и поставил свою подпись на пустых листах, проявив тем самым полное доверие к своим сотрудникам. Эта подпись - еще один штрих к его портрету.
Есть ли еще какие-либо музеи, посвященные Льву Карсавину?Похоже, что нет. Во всяком случае, поисковые системы Интернета, не дают положительного ответа. Единственное, что я могу сказать, это факт, касающийся Абези. Оказывается, в Абези живет фантастический человек. Это Виктор Иванович Ложкин. Он добровольно стал ухаживать за теми захоронениями, которые находятся на месте этого лагеря, создал музей, и те люди, которые туда приезжали, посещая могилы, отыскивая своих родственников, - неизбежно с ним знакомились. Хочется сказать еще об одном человеке. Это Римвидас Раценас, который является инспектором захоронений литовских ссыльных по всему бывшему Советскому Союзу. Он-то и рассказал нам о Ложкине. Он упомянул, что люди приезжают в Абезь из разных стран - Польши, Белоруссии, Украины и каждая делегация ставит свой крест. Там стоит литовский крест, украинский, польский... В память о тех, кто навсегда остался лежать на лагерном кладбище.
Было ли поставлено надгробие на могиле Карсавина?
Насколько мне известно, сейчас эта могила просто отмечена деревянным православным крестом. У нас даже есть фотография, как местная интеллигенция посещает могилу, возлагает цветы. Это скромные люди. Несколько учеников, несколько учителей сфотографировались у его могилы.
Есть сейчас в Литве родственники Карсавина?
В Литве нет. Есть только захоронения на Евфросиньевском кладбище (Кладбище Лепкальне - прим. ред.).
Как Вы считаете, влияет ли музей Льва Карсавина на учеников вашей школы?Один из литовских деятелей культуры сказал такие слова: "Карсавин был личностью, которая влияла на жизненный выбор". Люди, которые соприкоснулись когда-либо с Карсавиным, обязательно пересматривали что-то в своей жизни. Поэтому, когда наши учащиеся прикасаются к наследию Карсавина, изучая его биографию, знакомясь с его произведениями, я вижу, что они меняются. Здесь не нужно ничего доказывать. Они начинают глубже смотреть на свою жизнь, на свое образование и на многие другие основополагающие, фундаментальные в жизни вещи. Поэтому я считаю, наш маленький школьный музей выполняет, прежде всего, воспитательную функцию, а потом уже познавательную. Судьба Карсавина, может быть, в отдельных деталях отличается от судеб известных, выдающихся людей XX века, но в ней, как в капле воды, отражается весь океан. Для меня на первом месте - эта личность. Он не дал себя сломить: его убрали из одного института - он пошел в другой, увели из второго - он пошел в третий. И закончил тем, что в лагере, в труднейших условиях писал терцины и сонеты, которые дошли до наших дней и представляют собой огромную ценность. При этом он умирал. Умирал и создавал шедевры.
Документы по делу Л.П. Карсавина:
Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.
ИЗ НЕИЗДАННОГО
Все прозаические и поэтические произведения Л. П, Карсавина печатаемые ниже были написаны им в концентрационном лагере в Абезе между 1949 и 1952 г.
Л. П. КАРСАВИН
ТЕРЦИНЫ
Ты смертию Своей Себя познал,
Себя и оконечив, Бесконечный.
Так Ты меня из ничего воззвал,
Чтоб жил в Тебе Твоей я смертью вечной.
Исполнилась Твоя Судьба: во мне
Весь Ты воскрес, и жизнию я встречной
Сгораю весь в Божественном огне.
Плирома, совершенство Ты всегда.
Своя возможность я — живет в зерне
Могучий дуб. В незримой кручи льда,
Тепла, движенья, жизни вожделея,
Искрясь на солнце, падает вода...
Бессилен я. Но немощью своею
— Ее один Ты превозмочь не в силах —
Тебя я, всемогущего, сильнее.
Ты можешь все, гниющие в могилах
Тела единым словом воскресить,
И кровь вскипит в их обновленных жилах.
В Себе Ты смог меня усовершить.
Но дорога Тебе моя свобода;
А я боюсь бессмертной смертью жить
Как солнечного нетопырь восхода.
Нелепое мое свершив желанье
Без полной смерти жить себе в угоду,
Своим мое Ты сделал прозябанье
Несбыточных стремлений сонм гнетущий,
Ты — не смерть, но вечное страданье. —
Геенной стал Эден, Твой сад цветущий,
Где феникс пел, бродил единорог,
Где, затаясь в глуби дремотной пущи,
Змий кольца вил, вещая перстным рок...
Но не было еще земного рая.
В себе вместить я Божества не мог.
И я живу, вполне не умирая,
И в умирании не становлюся всем.
Уже ли, мной безжалостно играя,
Блаженен Ты бесстрастным бытием?
И тщетны все мои мольбы и пени?
Иль Ты ослеп, или оглох, иль нем?
Не видит солнце брошенной им тени;
Мы ж видим в тени только солнца свет.
Так, может быть, и наших всех мучений
Нет в Боге? — Их тогда и вовсе нет,
А есть они! Горит моя измена:
Уклончивый на Твой призыв ответ.
Твоя лишь жизнь полна. И в ней премена
Не ворожит небытной пустоты.
Она кипит. А жизнь моя — как пена
У проводимой смертию черты.
Ущербна эта жизнь. И не отрада
Утехи шумной лживой суеты.
Мы все живем в объятьях душных Ада.
В ночи ж ползут, колебля тишину,
К нам щупальцы встревоженного гада.
Лишь воплощает Ад мою вину.
Без адских мук ее и быть не может.
Себя я в них, ее в себе кляну. —
Жжет огнь меня и червь голодный гложет
Любовь ли эту муку уничтожит?
* * *
Одно — Любовь и вечной Смерти мука.
Любя, Ты сжался в точку. А она,
Как говорит и точная наука —
Идея, мысль, небытию равна.
Разверзлась бездна тьмы, которой тоже
Быть не могло, пока Любви волна
Не излилась в без-óбразное ложе,
Пока собой не озарил
Зиждительный, всецелый свет Твой, Боже.
Безмерно мир, меня Ты возлюбил
Еще не сущего — Любовь всесильна.
Но ведь Тебе, свободному, не мил
Ленивым раб, с улыбкою умильной,
С душом предателя, лукавый льстец,
Довольный милостью Твоей обильной.
Свободного Ты звал и ждал, Творец,
И равного Тебе во всем. Свободный —
Так мыслил Ты, Божественный Хитрец, —
Возникнуть может только в тьме бесплодной,
Чтобы в ответ на творческий Твой клик
Тобою (стать как Сын Единородный.
Из бездны звал меня Ты. Я возник
И ринулся к Тебе. Так был прекрасен
Страданием Любви Твой светлый лик;
И взор Твой так торжественен и ясен.
Но ужас смертный влек меня назад
И — Твой призыв звучал во мне напрасен.
В Твоих страданий чаше капля — Ад.
Страдаешь мукой Ты всего живого.
Огнем сжигаем, на дыбе разъят,
В слезах ребенка Ты, в агонии больного.
Навек распятое я видел тело
Отцом Своим оставленного Бога.
Тобою быть? — Душа оцепенела
Пред мукой смертной. Все ж она упорно
К Тебе стремилась... мыслию несмелой.
Едва сиял ей свет Твой животворный.
Она сжималась в тьме своей исходной
Почти недвижна, косности покорна,
Землею став безвидной и холодной.
Как очи Божьи, звезды молча звали
Ее к себе из бездны той безродной.
И, чародейственной полна печали,
Влекла луна. И солнце озаряло
Твоих путей возвышенные дали.
И всё она Твой образ вспоминала
И первый свой порыв, томясь тягучей
Тоскою без конца и без начала.
Медлительно ползли по небу тучи,
Весь окоём зловеще застилая.
Раскаянье пронзало болью жгучей;
И, волосы седые развевая,
Те тучи горько плакали. Под ними
Не воронов испуганные стаи,
Носились бесы, крыльями своими
Шумя, как ветер, хохоча злорадно,
Когда, блеснув, Твое скрывалось Имя.
Но глуму их душа внимала жадно,
В сомненьи утвердив свое безволье. —
Светил ли день творения отрадный
Над скудной, жалкою земной юдолью?
И образ Твой, на миг лишь осиянный.
Не создан ли невыносимой болью?
Покой не тьма ли вечная желанный?
Унынием рожденная Нирвана
Небытия ль покой иль Несказанный?
Не так же ли горé сквозь мглу тумана
Мир ангелов мне зрится наднебесный
И слышится ликующих осанна?
Ведь горний мир, бескровный, бестелесный,
Не плод ли он того ж самообмана,
Что Будды, сына Майи, Хинаяна?
В сомнении коснею у порога
Небытия (— начала и конца). —
Нет без меня познанья, нет и Бога:
Без Твари быть не может и Творца,
Как быть не может твари совершенной
Без Твоего тернового венца.
Но нет меня без этой жизни бренной,
Без адских мук, без неба и земли,
Без разделенной злобою вселенной,
Без мерзких гадов и ничтожной тли.
Твоя Любовь меня усовершила
В себе. Но разве мы с Тобой могли
Забыть, не бывши сделать то, что было?
Свободно я приять не восхотел
Всего, что мне Любовь Твоя сулила. —
Низринул Ты взнесенный мной предел:
Обоживши меня, мою геену
Моим же бытием преодолел.
И, тлену рабствуя, противлюсь тлену,
И нехотя хочу Тобою стать,
Изменчивый, кляну свою измену.
В Тебе мой грех — одно страданье: ждать.
Не захочу ли я, Твое творенье,
Всего себя в других Тебе отдать.
Восполнил Ты и тварного хотенья
Неполноту. — Ты любишь и могуч.
Мое раскаянье — Богоявленье;
Вина моя — Любви победный луч.
Так, высохшее поле оживляя,
Из просиянных солнцем черных туч
Дождь падает, как радуга блистая.
Минувший я (уже не „я", но „он")
Бессмертьем умиранья изживаю
Личину тьмы — незыблемый закон,
Чтобы от этой жизни и позора
Тобою был чрез Смерть я воскрешен.
Умолкла Божья дщерь святая Тора.
Еще она торжественно царит
В холодном свете звездного убора
Над миром вожделений и обид.
Покорны ей без-умная Природа
И весь людей звереобразных вид.
Но нас над ними вознесла Свобода.
Явил ее позднее Божий Сын,
Чем началось движенье небосвода.
Но Он с Отцом Своим и Бог один,
И в вечности, объемлющей все время,
Всевременен Их творческий почин.
А с Ними мы, Богорожденных племя,
Себя, как мир, сознательно творим,
Закона ветхого свергая бремя.
Себя творю я. И каким иным
Путем свободный мог быть сотворен я
И вместе с Богом стать Христом одним?
Через вину и Смерть Тобой рожденный,
Я в светлый мир Твой претворяю тьму;
И никому в созданий бездне сонной
Не подчинен Тобой и ничему.
Несокрушима ль власть законов мира,
Иль данность, непонятная уму,
Власть им себе творимого кумира?
Закон — Твоих созданий стройный лад,
В них только и живой. Так струны лиры
Единою мелодией звучат.
Но немощию тварного познанья
Закон в недвижный знак закона сжат.
Не точка ли начало мирозданья? —
Тот знак невидный, точка, — Дао, путь
Не бытие, а бытия исканье.
Не в горнем царстве духов мира суть,
Но в нас она, во всех явленьях Сына,
Препобеждающих Нирваной Смерти жуть.
Творенья Человек всего причина.
В нем всею тварью стало Божество.
Он тварного распределяет чина
По времени и месту вещество.
В нем на земле как личность осознало
Себя на миг единый естество.
Но в миге том с концом сошлось начало.
Незрим, неведом перстный нам Адам,
И нет его. Лишь тусклое зерцало
Преданий лик не бывший кажет нам.
Небесного Адама жизни жаждой
Томимся мы в познаньи мысли каждой.
Твое познание и мысль и воля
И дело их — весь мир Тобой творимый.
Иная тварного познанья доля. —
Твой светлый мир к себе необоримо
Влечет, во всем таясь, всегда желанный,
Как сыну блудному приют родимый.
В тоске к нему стремлюся неустанно,
Но... только мыслью, немощной мечтою.
И он горе предносится, туманный,
Покоящий нездешней красотою.
Но в мире горнем не находят взоры
Ни жертвы крестной, ни любви. Он тою
Блажен мнимой жизнью без раздора,
Без перемен, без личного сознанья,
Который ангелов бесплотных хоры
Отображают наши упованья...
Нет! На земле Бог жив во всякой твари,
Через земное жив вполне страданье.
Вины сознанье —Божий свет; и в каре
Бог сострадает с нами. В этой жизни —
Чудесном, вечно новом Божьем даре —
Не о гадательной души отчизне
Мы думаем, но душу нашу злую
Мы отвергаем с горькой укоризной,
Не тело, не Природу, всякую живую
В своем неистощимом обновленьи.
И мыслью в ней, во всем, что есть, живу я,
Причаствую из ничего творенью,
Но — только мыслию, в ночи бессветной
Безволье превращающей в сомненье
* * *
Чрез совершенную едины Смерть
Движенье и покой, земля и твердь.
* * *
С Тобой в Тебе из точки неприметной,
Небытной точки, в мрак небытия
Стихиею могучей, беззаветно,
Ликуя и лучась, извергся я.
Я в Боге, как вселенная, возник,
И Божия, и столько же моя.
То был рождения в твореньи миг,
Собравшая себя в том миге вечность,
Где Бог меня и Бога я постиг
Как Жизнь-чрез-Смерть, покоя быстротечность
Подвигнувшись, предстала постижима
Конечностию наша бесконечность.
Стремительным полетом серафима
Неслись мои лучи, пронзая мрак.
И каждый претворял меня в палимый
Любовью новый творчества очаг.
Как Феникс я из пепла воскресал.
И были твердь, земля и всякий злак
И всякий зверь; и агнца я терзал;
И кровь моя сочилася из раны
(В луче моем алея, как коралл)
Птенцов питающего пеликана.
Все было мною, тварями я всеми
В круговороте этой жизни пьяной.
И было сразу дерево и семя.
Ведь во мгновеньи было все любом
Мгновенья все рождающее время.
Пространство, мир деля своим мечом,
Круговоротом тем увлечено,
Слилося в средоточии одном
И было всюду и нигде оно.
Несовершенному, в одном прошедшем
Познать мое ж мне творчество дано
В свою всевременность меня возведшим.
Как прошлое, как мертвость постигаю
И то, что будет, я воззреньем вещим.
Мудрейшему из мудрецов Китая
Приснилось раз, что он как мотылёк
Пьёт сладкий сок цветов, в саду порхая.
Проснувшися, мудрец решить не мог:
Ему ли снился быстролетный сон
Иль мотылька уснувшего умок
Воображает, будто он,
Мохнатый мотылек, живет как славный
Философ и китайцами почтен.
Мгновенье времени всему соравно.
В мгновенья настоящего бегущем
Чрез множество свое единство явно.
Тот миг живет прошедшим и грядущим
В единстве их (не в точке отвлеченной,
Не в мертвом знаке, карою лишь сущем)
В глуби его, от взгляда утаенной
Застлавшею ее всего борьбою,
Мир совершенен, с Богом срастворенный,
Свободу сочетающий с Судьбою.
Я как тот мир стихиен, но свободен:
Границ нигде не вижу пред собою;
Мой беспределен путь, как путь Господень.
Я раскрываюся в себе самом,
Я всякому творению исподень
И весь живу и умираю в нем.
Оно же все всегда везде во мне.
Так все и я, а мною все во всем.
Яснеет это в своенравном сне,
Предметов всех смывающем границы,
Рекой текущей от волны к волне.
Во сне я сам, и я, и зверь, и птица,
И ветер, и волна... Нужны ль примеры
Того, как миру всеединство снится,
Крылами застилаемо Химеры?
Оно, делясь, себя и единит.
Во множестве порядок свой и мера,
Обманчивый являющие вид
Законов-знаков, мысленных обид.
* * *
В тебе, с Тобой единый, без помех,
Единства нашего не отделяя
От множества, закон в его я всех
Явленьях как себя осуществляю.
Но, от Тебя, Единый, и далек,
Всем миром стал, разъединив себя я.
В его я всякой части одинок,
Не узнаю себя в частях иных,
В иных существах. Непонятный рок
Порабощающий встречаю в них,
Непостижимую закона данность,
В которой шум движения утих,
Как всеединой воли несказанность.
Подъемлет волны всех моих желаний
Покоя нерушимого желанность.
Сжимаюся в мучительном исканьи
Блаженной неизменности своей,
Ни смерти недоступной, ни страданью.
Но нет ее! И — словно мир теней
Плывет, скользит существ иных черёд.
В жилище смерти милую Орфей
Бродя, стеная ищет и зовет.
На миг один, как гаснущее пламя,
Тень ожила пред ним, замедлив лёт,
И — ловит мрак он хладными руками.
Там ищем „душу" мы, гонясь за тенью
Которой нет, ни в нас нет, ни над нами.
Живем движеньем, но предел движенью
Поставить тщимся и — себя сжимаем
В небытной точке вместо расширенья.
Мы тешимся „жилищем духов“, раем,
Не видя солнца ясного восхода.
Но где тот рай, когда себя теряем?
Неся свои бушующие воды,
Всех поглощает жизни нас поток.
Но гибель та — рождение Свободы:
Свободой в ней становится наш рок.
Превозмогаю смертью я своей,
Как Ты, живой всецелой Смертью Бог,
Себя и мир, и — тысячи огней
Из мрака, из небытной точки той
Стремятся сновидения быстрей.
Как светлый мир я воскресаю Твой
Не только прежний я, жилец острожный,
Не тень моя, не призрак неживой.
Не только этот мир мой, непреложный
В своей закономерности унылой,
В своих стремленьях хищный и ничтожный
Я восстаю из тьмы Твоею силой
Не рабствуя мечтать — всецело жить
И все, что будет, может быть и было
До полноты Твоей осуществить.
Страдаю я неполноты виною.
(Иначе не могло бы мира быть
Ущербного). Одето пеленою
Неведенья мое же совершенство.
Но я живу и жизнию иною,
Сгорающей в огне Богоприемства,
Как свет Твой, вечной мука быть должна
В неизреченной радости блаженства.
Да будет мысль Твоя воплощена
В едином мире смертию моею.
Вдали мне полнота Твоя видна,
Тот мир, обетованный Моисею.
Лишь смертной жертвой тварь Тебе сродна:
Лишь в ней она Тобою рождена.
* * *
Свирепствует убийственный Раздор.
Но, жизнь губя, Смерть жизнь иную сеет
И свой чертит таинственный узор,
Да будет все во всем, чтоб в Сыне
Явил Отца творений стройный хор.
Но только „будет" мир таким. А „ныне" —
Особностью своей храня себя,
Тварь хочет каждая в своей личине
Всем миром быть, иную тварь губя,
Стремясь ее особность одолеть.
Несовершенный, часть Твою любя.
Могу ли совершенно умереть?
* * *
Влечет, грозя, Судьба. То песня Шивы,
Бессловная магическая речь,
И пляс его, и рук его извивы,
Подобные движеньям жутким змей.
Все гибнет, все иною смертью живо
Кружась кольцом мерцающих огней.
Дурная бесконечность умиранья,
Взаимоистребленье тварей в ней,
Ни жизнь — ни смерть, но вечное страданье
(Земная смерть, мучительный надрыв,
Не обрывает нити прозябанья).
Таков мой рок. В ответ на Твой призыв
Его своей я волею свободной
Уже признал, с Твоею волей слив.
Терзает агнца лев голодный,
Но агнцем смерти пройдена черта,
Всецелой Смерти, жертвы сверхприродной:
Дабы иная тварь была сыта,
Себя он отдал ей без сожаленья.
Так жизнь Тебе твореньем отняти,
Так мир Твоим оправдан воплощеньем;
Так всем становится, хоть не вполне
Несовершенно всякое творенье.
Томишься вечно Ты Себя вовне,
Нисшел во Ад и умереть не в силе,
Пока Твоей Плиромы свет во мне
Не воссиял, творя, пока в могиле
Гебя воскресшего я не воззвал
И смертию всецелой не познал.
Страница сгенерирована за 0.32 секунд!
Лев Платонович Карсавин (1882-1952) - историк религиозной мысли Средневековья, религиозный мыслитель, разрабатывающий, как и его предшественники, русский вариант философии всеединства. Он родился в семье замечательного артиста балета Платона Карсавина (1854-1922). Знаменитая русская балерина Тамара Карсавина (1885-1978) была сестрой историка и философа. Мать Льва Карсавина - Анна Иосифовна была дочерью двоюродного брата А. С. Хомякова и до замужества носила эту же фамилию. (Впоследствии Л. Карсавин напишет большое предисловие к переизданию произведения своего дальнего родственника - философа-славянофила «О церкви», поддерживая хомяковскую традицию свободного философского богословия.) В жизни и трудах Карсавина как бы слились воедино художественный артистизм отца и религиозно-духовные хомя- ковские традиции, которые культивировала мать. Способный к тончайшим логическим рассуждениям в духе схоластики Карсавин в то lt; же время был поэтической натурой: он писал стихи, не чуждался литературных мистификаций, написал лирико-философский трактат о любви («Noctes Petropolitanae», 1922) и «Поэму о смерти» (1931).
Жизненный путь Карсавина преломился через сложные перипетии судеб первой половины XX столетия. В 1901-1906 гг. он учится на историко-филологическом факультете Петербургского университета, специализируясь на изучении религиозных движений Италии и Франции позднего Средневековья. В 1910-1912 гг. историк получил возможность работать в архивах и библиотеках Франции и Италии. В 1912 г. выходит его магистерская диссертация «Очерки религиозной жизни Италии XII-XIII веков», а в 1915 г. - докторская диссертация «Основы средневековой религиозности в XII-XIII веках, преимущественно в Италии», которую он защитил в марте 1916 г. Исторические труды Карсавина носят культурологический характер, воссоздавая в определенной духовной целостности изучаемую эпоху.
С 1913 г. Карсавин преподает исторические дисциплины в Петербургском университете, на Высших женских курсах и других учреждениях. После революции он продолжает учебно-лекторскую деятельность в университете, активно занимается литературно-философской работой, пишет и издает такие философско-религиозные этюды, как «SALIGIA, или Весьма краткое и душеполезное размышление о Боге, мире, человеке, зле и семи смертных грехах», «Глубины сатанинские», «София земная и горняя», «О свободе», «О добре и зле» и др. Одновременно он читает проповеди в храмах. Неудивительно, что Карсавин в 1922 г. попадает в список антисоветски настроенных деятелей русской культуры, подлежащих высылке из страны.
С 1922 г. начинается эмигрантский период жизни и деятельности Карсавина. С 1922 по 1926 г. он живет в Берлине и пишет «Философию истории» (1923), «Джордано Бруно» (1923), «О началах» (1925), в которых определяются его философско-религиозные воззрения. С 1926 г. Карсавин переезжает в Париж и теоретически возглавляет до 1929 г. левое крыло евразийского движения. Это движение, представлявшее собой вариант русской идеи, видело своеобразие России в геополитическом и культурном положении между Европой и Азией (Евразия). Сторонники евразийства стремились к созданию идеоло- гически единого государственного образования на основе православия, уповая на возможность использования Советского государства, возникшего в ходе большевистской революции.
В 1927 г. Карсавин был приглашен в Литву в качестве руководителя кафедры всеобщей истории Каунасского университета. Овладев литовским языком, он читает курс истории европейской культуры. В 1940 г. университет перебазируется в Вильнюс. Пережив годы немецкой оккупации во время Второй мировой войны, философ в 1946 г. изгоняется из университета, а в 1949 г. его арестовывают и ссылают в Сибирь. Больной туберкулезом, он попадает в инвалидный лагерь Абезь, расположенный у Полярного круга. Во время пребывания в лагере Карсавин не прекращает свое философско-религиозное и поэтическое творчество, с благодарностью воспринимаемое солагерниками, и особенно ставшим его учеником и последователем А. А. Ванеевым (1922-1985). 20 июля 1952 г. Лев Карсавин умирает, он был похоронен в безымянной могиле. Но чтобы в будущем опознать тело русского мыслителя, лагерный патологоанатом литовец В. Шимку- нас вложил в тело Карсавина закрытый флакон, в который была вложена записка-эпитафия, написанная А. А. Ванеевым.
Карсавин занимает своеобразное место в русской религиозной философии. Он шел от истории к философии и богословию, от исторического богословия - к философии истории и философии богословия. Его метафизика всеединства находится, конечно, в русле традиций христианского платонизма, наиболее ярко в России представленной Вл. Соловьевым. Но непосредственно Карсавин не примыкает ни к Соловьеву, ни к соловьевцам (притом что современники усматривали между ним и великим русским философом внешнее сходство), апеллируя к учению отцов церкви и Николаю Кузанскому.
Как историк Карсавин ставит проблему о значении оценки, оценочной деятельности в историческом познании. «Оценка в истории необходима», «момент оценки» неустраним, - отмечает он в «Философии истории». Проблема ценности и оценки широко обсуждалась в западноевропейской и русской философской мысли со второй половины XIX столетия. Потребность «переоценки всех ценностей» (Ницше), осознание важности ценностного мироотношения особенно в сфере практической деятельности и гуманитарного исторического знания подвинуло к разработке «философии ценностей», «аксиологии» (от греческого axia - ценность и logos - учение) в различ- ных ее вариантах, особенно в философии неокантианцев (Виндель- банд, Риккерт).
Карсавин также считает «возможным оправдать аксиологический момент в историографии, устранив из него всякий субъективизм и релятивизм» (ФИ, 224). Иначе говоря, он включает в историю ценностный фактор, но при этом саму ценность Карсавин, в противоположность риккертианцам, рассматривает не как субъективное «мое построение», построение «трансцендентальное», не обладающее обычным эмпирическим бытием. Да, «оценки расходятся», но «историк ошибается лишь в том случае, если отвергает ценность иных «склонностей»; признавая ее чисто «субъективной», он ошибается в том, что считает ее свойственной только ограниченному своему я, а не укорененною в Абсолютном». По убеждению Карсавина, «существо всякой оценки в Абсолютном», а «так называемая «субъективность» лишь периферия, индивидуализация оценки», ибо «и абсолютная ценность, абсолютный критерий не существует без индивидуализации». Правда, «сами-то «ценности», хотя бы и абсолютные, оцениваются. Почему-нибудь они да признаются нами «ценными» и «ценностями». Мы можем признать их ценными лишь в том случае, если сами выше их и делаем их ценными или если они, будучи выше нас, в то же время и сами мы, а потому сами в себе и в нас себя утверждают. Они - неоспоримо, абсолютно ценны потому, что являются самооценкою Абсолютного в Нем самом и во всякой Его теофании [богоявлении], т. е. и в нас» (там же, 226-227).
Автор «Философии истории», таким образом, выступает как сторонник теологической, богословской теории ценности. Сущность этой теории в начале 20-х гг. сформулировал Н. О. Лосский в подзаголовке своего аксиологического труда «Ценность и Бытие»: «Бог и Царство Божие как основа ценностей». По словам Карсавина, «Божьи законы и явятся критерием для сравнительной оценки всего относительного по качеству» (там же, 222). Абсолютное как начало, в том числе и аксиологическое, всего мира лежит в основе карсавинской метафизики всеединства. Карсавин утверждает «равноценность всех моментов развития». Притом существует центральный момент исторического развития. Это - Боговоплощение, обладающее «первоцен- ностью». Однако, по убеждению Карсавина, «его первоценность нисколько не умаляет ценности прочих моментов и, в известном смысле, оно им равноценно» (там же, 250).
Карсавин свое понимание Всеединства формулирует в следующих «метафизических тезисах». Во-первых, существует «Божество, как абсолютное совершенное Всеединство». Во-вторых, существует отлич- ное от Бога «усовершенное или обоженное (абсолютированное) твар- ное всеединство». В-третьих, «завершенное или стяженное тварное всеединство, стремящееся к усовершенности своей, как к идеалу или абсолютному заданию, и чрез него к слиянию с Богом...». В-четвертых, «незавершенное тварное всеединство, т. е. относительное много- единство, всеединство, становящееся совершенным чрез свое завершение, или момент всеединства в его ограниченности» (ФИ, 55). В трактате «О личности» (1929), образно описывая структуру мира, Карсавин отмечал, что мир «похож на пасхальное яйцо, состоящее из многих включенных друг в друга яиц, которым еще так недавно играли наши дети». Мир состоит из многих «моментов», которые он называет «качествованиями». Но эти «моменты», или «качествования», образуют «стяженное единство». Понятие «стяженное», предполагающее диалектическое единство части и целого, Карсавин заимствует у Николая Кузанского. По Карсавину, «стяженное всеединство» - это всеединство, «сжимающее все моменты» (ФИ, 50). Всеединство как «стя- женное всеединство», таким образом, присутствует во всяком «моменте», и все они в совокупности образуют всеединство Абсолютного. В определенной мере моделью карсавинского всеединства являются не только включенные друг в друга пасхальные яйца, но и литературная форма «венка сонетов». Видимо не случайно, находясь в лагере Абезь, Карсавин заветные свои метафизические идеи выражает в виде именно «венка сонетов». Что такое «венок сонетов»? Сам классический сонет- это сложнейшая литертурно-поэтическая конструкция, состоящая из 14 строк (2 четверостишия, связанные единой рифмовкой, и 2 трехстишия). Венок же сонетов - это 14 сонетов, в которых каждая последняя строка предыдущего сонета становится первой строкой следующего сонета. И вот из этих первых-последних строк складывается 15-й, «магистральный сонет». «Магистральный сонет» и образует «стя- женное единство» всех сонетов, и в то же время он растворен в каждом из «моментов», «качествований» всех других сонетов. Вот магистральный сонет карсавинского венка сонетов, поэтически выражающий его метафизику всеединства:
Ты все один: что будет, и что было, И есть, и то, что может быть. Тебе Сияет все, как на небе светило, И движется, покорствуя Судьбе.
Безмерная в Тебе сокрыта сила. Являешься в согласье и борьбе Ты, свет всецелый, свет без тьмы в себе. И тьма извне Тебя не охватила.
Ты беспределен: нет небытия. Могу ли в тьме кромешной быть и я? Свой Ты предел - всецело погибая. Небытный, Ты в Себе живешь как я, Дабы во мне воскресла жизнь Твоя. Ты - мой Творец, Твоя навек судьба - я.
Рассматривая себя в русле русской философии всеединства, Карсавин вносит в эту философию ряд важных особенностей. Это относится, во-первых, к конкретизации всеединства триединством. И во- вторых, к пониманию всеединства-триединства как диалектическому становлению личности.
Абсолютное осмысляется Карсавиным как Триединство в связи с «православной религиозной метафизикой» (ФИ, 329). Принцип триединства не только увязывает Абсолютное с Пресвятой Троицей (такая связь подчеркивалась еще у отцов церкви), но стремится выявить структуру развития, его движение в тройственном ритме: первоединство - саморазъединение-самовоссоединение. Если моделью «стяженного всеединства» может служить литературная форма «венка сонетов», то временное развертывание всеединства через триединство наглядно представляется стихотворной формой «терцин», к которой также обратился Карсавин в последний лагерный период своего творчества. «Терцины» (ими написана «Божественная комедия» Данте) как бы предполагают реализацию всеединства во времени: рифмовка первой строфы aba переходит в рифмовку второй ЪсЪ, вторая - в рифмовку третьей cdc, третья - в рифмовку четвертой ded и т. д. Вот пример карсавинских «терцин»:
В сомнении коснею у порога Небытия (- начала и конца). - Нет без меня познанья, нет и Бога:
Без Твари быть не может и Творца, Как быть не может твари совершенной Без Твоего тернового венца.
Но нет меня без этой жизни бренной, Без адских мук, без неба и земли, Без разделенной злобою вселенной,
Без мерзких гадов и ничтожной тли. Твоя Любовь меня усовершила В себе. Но разве мы с Тобой могли
Забыть, не бывши сделать то, что было?..
Подчеркивая историческое развертывание всеединства через триединство, Карсавин усматривает основание развивающегося всеединства в личности: «Весь мир - всеединая личность в том смысле, что он - теофания [богоявление], т. е. Триипостасное Божество, чрез Ипостась Логоса причаствуемое тварным субстратом» (Р.-ф. соч.,100); «Всееди- ная личность Логоса - идеал и существо тварного личного бытия. Но в твари мы должны учитывать ее несовершенство» (Р.-ф. соч., 124). Таким образом, Личность выступает как триединство в Пресвятой Троице. Но и человеческая личность «раскрывается как самоединство, саморазъединение и самовоссоединение» (Р.-ф. соч., 5).
Несовершенство твари выражается в том, что она в виде вещей и животных обладает лишь потенциальным и зачаточным личностным бытием. Вместе с тем индивидуальная человеческая личность не завершает процесс личностного развития. Помимо индивидуальной личности Карсавин вводит понятие «социальной личности» и «симфонической личности». «Социальная группа» мыслится им как «некоторое целое», как «организм» (ФИ, 91). Это и отдельные социальные группы или классы людей, нации, поместные церкви, культурные образования и т. д. Однако «социальная личность» может выражаться в индивидуальных личностях с разной степенью полноты (см. Р.-ф. соч., 126). Несовершенство твари - это «ее разъединенность» (см. там же, 214). Но помимо «несовершенной личности» существует «ее идеальный образ» (там же, 216). «Симфоническая личность» - это совершенная социальная личность. С богословской точки зрения «симфоническая личность» - «полное и совершенное отображение Божьего Триединства» (там же, 66). Говоря аксиологическим языком, «симфоническая личность» - это социальная личность в ее ценностном значении. Отсюда и образно-музыкальный термин «симфоническая».
В своем учении о «симфонической личности» Карсавин развивает идею соборности Хомякова. Представление развития всеединства как развитие личности и всеединого человечества, при котором «высшая личность рождает как свой момент низшую» (там же, 126), позволяет Карсавину освободиться от символа Софии. Лишь в стилизованном под древнее произведение сочинении «София земная и горняя» (1922) Карсавин воспевал «Софию Предвечную» и писал: «Кто же Она как творенье свое? - Конечно, Слово и Ум, Ее самопостиже- нье. Слово же есть Человек, Человек - Соборность, Соборность - София». В трактате же «О личности» (1929) Карсавин «возрожденную тварную Софию», не отличающуюся от «Девы Марии», называет ангелом «всего оцерковленного человечества» (Р.-ф. соч., 218). Кар- савинское понятие «симфонической личности» вобрало в себя, следовательно, символическую мифологему Софии.
Карсавинская метафизика всеединства-триединства, соединенная в середине 20-х гг. с идеологией евразийства, была неоднозначно воспринята русскими философами. Не сомневаясь в громадной историко-философской эрудиции и культуре философских размышлений Карсавина, в его воззрениях усматривали те или иные недостатки, несовместимые со взглядами критикующих. Так, Н. О. Лосский отмечал «пантеистический характер системы Карсавина» и видел его обнаружение в том, что «в ней отношение между Богом и космическим процессом является в некотором роде игрой Бога с самим собой». Н. А. Бердяев в 1929 г. критиковал Карсавина с точки зрения своей персоналистической философии (т. е. философии, провозглашающий приоритет свободы, творчества и ценности индивидуальной личности - персоны). «Совершенно непонятно, - писал он, - что, например, Карсавин отрицает существование человеческой личности и признает лишь существование Божественной личности (ипостаси). Он строит учение о симфонической личности, осуществляющей божественное триединство. Учение о симфонической личности глубоко противоположно персонализму и означает метафизическое обоснование рабства человека».
Философия всеединства-триединства Л. Карсавина гонениями 40-х гг. и лагерной кончиной религиозного мыслителя была окрашена трагической судьбой. В этом аспекте обретает и новое звучание «глубинное ядро его философии, идея жизни-чрез-смерть»2. Мученическая смерть Карсавина и долгое замалчивание его творчества на родине в определенной степени способствовали пробудившемуся в 90-е гг. интересу к религиозно-философским трудам Карсавина, которые и за рубежом многие годы не переиздавались.
Карсавин Л.П.
Малые сочинения
СПб: Алетейя, 1994.- 532 с.
ISBN: 5-85233-009-4
Серия: Памятники религиозно-философской мысли Нового времени
Формат: DjVu 12,7 Мб
Качество: сканированные страницы + слой распознанного текста
Язык: русский
Творчество Льва Платоновича Карсавина (1882-1952) органически входит в традицию христианской философии, что была начата в России трудами Хомякова и Владимира Соловьева. Карсавин словно связует концы и начала этой традиции: он - автор последней философской системы, созданной в ее русле, и он же - в тесной близости с ее родоначальником Хомяковым, близости, включившей в себя глубокое духовное влияние, сходство стиля, характера и даже, может быть, дальнее родство. Как многие фигуры той краткой и удивительной эпохи, что названа Серебряным Веком, Карсавин обладал блеском и широтой дарований. Он начал свой путь как историк-медиевист, сразу выделившись яркими, опередившими свое время работами, где с помощью новых понятий, нового подхода воссоздавались средневековое видение мира и цельный облик средневекового человека. Вслед за тем, однако, грянувшие события русской революции - равно как и философский склад его ума - уводят его мысль к иным и более общим темам. Круг его творчества ширится необычайно. Помимо прежних тем католичества и Средневековья, он пишет о смысле революции и судьбах России, Французской революции и Жозефе де Местре, о Достоевском, о гностических учениях эпохи раннего христианства... - а также исподволь начинает развивать идеи собственной философии истории и религиозной метафизики. Причем, все эти писания удивительно различны по стилю и жанру. Здесь встретились строгий академизм, где каскады цитат и ссьиюк, вольные рассуждения, полные спорных идей и парадоксов, язвительная полемика, мистика и мистификации, набожная проповедь и любовная исповедь. Такая полифония приводит в замешательство; гадаешь, за каким же из этих голосов - подлинный и главный Карсавин. Или за всеми? Но бесспорно одно, что здесь - сложная творческая личность, тонкая, своенравная натура, соединяющая искреннюю веру, глубину, философский дар -с какою-то барочностью, с прихотливым изломом, с пристрастием к вызову, парадоксу, усложненным ходам мысли, порою граничащим с софистикой.
Все эти черты различимы и в зрелом творчестве, после изгнания из России, которому подвергли его большевики осенью 1922 г., вместе с большой группой философов, деятелей науки и культуры. Карсавин прожил наполненную жизнь, жизнь христианина и философа, не уходящего от ответа на все трудные вопросы, что задает мысли и совести наш век. В тридцатые годы, живя в Литве и профессорствуя в Каунасском университете, он создает на литовском языке капитальный курс истории европейской культуры, где на первом плане - история мысли. В годы сороковые, отказавшись уйти на Запад, он оказывается в СССР и, проявляя смелую непокорность сталинской идеологии, с неизбежностью попадает в концлагерь. Арестованный в июле 1949 г., он направляется после следствия и суда в приполярный лагерь Абезь, один из обширной системы воркутинских лагерей. Здесь проходят два последних года его жизни. Больной туберкулезом, он близится к смерти, до последних дней продолжая свои труды по философии и богословию, ведя философские и духовные беседы с собратьями-заключенными. Скончавшись в июле 1952 г., он стал одним из великого сонма новомучеников, который сейчас начинает чтить Россия.
Сказано: железо железом заостряется, а человек - человеком. Мысль Карсавина -не из тех учений, за которыми, безраздельно им доверяясь, следуешь до конца. Но, ставя глубокие вопросы, давая язык для их обсуждения - и в то же время побуждая к несогласию, спору - она как нельзя лучше будит нашу мысль, толкает ее к живой собственной работе. А это и есть ведь - Сократов труд.
С. Хоружий
СОДЕРЖАНИЕ
(К читателю) 7
Мистика и ее значение в религиозности средневековья 9
Saligia 24
Глубины сатанинские (Офиты и Василид) 58
София земная и горняя 76
Noctes Petropolitanae 99
О свободе 204
О добре и зле 250
Диалоги 285
Путь православия 343
А.С. Хомяков 361
Апологетический этюд 377
Об опасностях и преодолении отвлеченного христианства 395
Церковь, личность и государство 414
Россия и евреи 447
Молитва 470
ПРИЛОЖЕНИЯ
1. А. В. Карташев. Лев Платонович Карсавин (1882-1952) 471
2. А. 3. Штейнберг. Лев Платонович Карсавин 478
3. Глеб Сорочкин. Из дневника (к истории Каунасского религиозоно-философского кружка) 499
ПРИМЕЧАНИЯ 522
Раздел 1. Л.П. Карсавин……………………………………………………..3
Биографическая справка……………………………………...3
Философское направление…………………………………...8
Раздел 2. «Философия истории»…………………………………………..10
2.1. История создания……………………………………………...10
2.2. Структура и содержание ……………………………………...10
2.3. Анализ основных идей………………………………………...11
Раздел 3. Выводы…………………………………………………………...16
3.2. Значение произведения для истории и современности……..16
Раздел 1. Л.П. Карсавин
Биографическая справка
Лев Платонович Карсавин родился в 1882 году в Санкт-Петербурге. Его отец, Платон Константинович Карсавин, был известным танцовщиком Мариинского театра, учеником Мариуса Петипа. Воспитание и образование сына стали предметом особых забот матери Карсавина – Анны Иосифовны, урожденной Хомяковой, двоюродной племянницы основателя славянофильства А.С. Хомякова. Это родство много значило для нее, она верила и надеялась, что Лев через нее унаследовал нечто от дарований великого родственника и в будущем явится его продолжателем. Эти ожидания оправдались: философия Карсавина действительно многими прочными нитями связана с Хомяковым.
Надежды матери оправдались. Окончив гимназию с золотой медалью, Карсавин поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета. В 1901 – 1906 гг. он в группе профессора И.М. Гревса изучает историю, становится медиевистом. Область его интересов – религиозные движения в Италии и во Франции в эпоху позднего средневековья.
Еще будучи студентом, с 1904 г. Карсавин женился. После окончания университета сразу начинает много работать: преподает в гимназиях (гимназии Императорского человеколюбивого общества и частной женской гимназии Прокофьевой), печатает статьи по истории конца римской империи. Получив по окончании университета двухгодичную командировку за границу, он занимается в библиотеках и архивах этих стран кропотливыми изысканиями – по истории францисканского монашества, а также ересей вальденсов и катаров. Итогами этих трудов стали два больших сочинения – «Очерки религиозной жизни в Италии XII – XIII веков (1912) и «Основы средневековой религиозности в XII – XIII веках, преимущественно в Италии» (1915).
«Очерки религиозной жизни в Италии XII – XIII веков» вскоре издается в качестве магистерской диссертации, которую Карсавин защищает в мае 1913 г. Месяц спустя его назначают экстраординарным профессором Петербургского университета. В это же время Лев Платонович – преподаватель на Высших (Бестужевских) женских курсах, на Высших курсах Лесгафта, в Психоневрологическом институте, учитель истории в гимназии Императорского человеколюбивого общества, казначей Исторического общества при Петербургском университете. Он пишет статьи в Новый Энциклопедический Словарь (всего 39 статей), печатается в журналах («Вестник Европы», «Церковный вестник», «Голос минувшего», «Исторический вестник» и др.). 1
Следует отметить, что кроме степени доктора истории Карсавин получил, как мирянин – что представляло большую редкость, - и степень доктора богословия в Петербургской духовной академии. А в апреле 1918 г. его избирают экстраординарным профессором Петроградского университета.
1918 – 1923 гг. стали временем исключительно интенсивной творческой жизни для Карсавина. В домашнем кабинете профессора зимой 1919/20 г. собирались участники его семинара, поскольку университетские помещения не отапливались. Карсавин участвовал в заседаниях философских обществ, читал доклады и лекции, сотрудничал в редакции издательства «Наука и школа», в сборниках «Феникс» и «Стрелец». В этот период им написаны статьи: «Глубины сатанинские», «София земная и горняя», «Достоевский и католичество». В это же время он издает «Введение в историю», «Метафизику любви», в 1922 году публикует статьи «О свободе» и «О добре и зле», а также работу «Восток, Запад и русская идея». В советской печати появляются злобные отклики на публицистическую деятельность религиозного философа: «Средневековый фанатик», «ученый мракобес», «сладкоречивая проповедь поповщины», «галиматья», «бессмысленные теории»… - такие оценки встречают Карсавин и его творчество в этих рецензиях. И в свете этой тонкой критики не удивляет сообщение Карсавина в одном письме, которое он пишет летом 1922 года: «…предвижу скорую для себя неизбежность замолкнуть в нашей печати». 2
Это предвидение очень скоро оправдалось с лихвой: уже осенью того же года Карсавину пришлось не только «замолкнуть в печати», но и покинуть пределы Родины: в 1922 г. Карсавин был арестован и вместе с большой группой русских мыслителей выслан из страны.
Сперва он обосновался в Берлине. Здесь в 1923 году в издательстве «Обелиск» у него выходят книги: написанная еще в России «Философия истории», философская биография «Джордано Бруно», «Диалоги». В новом изложении появляется метафизика всеединства – «О началах» (опыт христианской метафизики) (1925). В Берлине Карсавин участвует в деятельности созданной в 1922 г. по инициативе эмигрировавших из России философов Религиозно-философской Академии; выступает с лекциями на тему «Средневековье», публикует статью «Путь православия».
В 1926 г. Карсавин переезжает в Париж. Как он сам говорит об этом времени – в общение с иностранными учеными кругами не вступал. В этот период он издает книгу «Святые отцы и учители церкви» (Раскрытие православия в их творениях) (1926), предназначенную в качестве учебника для русской семинарии, «Церковь, личность и государство» (1927), публикует статьи на немецком, итальянском, чешском языках, принимает довольно активное участие в евразийском движении, публикуя статьи в газете «Евразия».
Евразийское движение было определено, с одной стороны, задачами и проблемами новой, послереволюционной России, а с другой – осознанием глубокого кризиса современной европейской культуры.
Евразийство увидело в России особый культурный – евразийский мир, мир раскрывающейся православной культуры, равно отличной от европейской и азиатской. Как заявляли сами евразийцы, исходя из факта – из той России, которая выходит из революции, - евразийство выделяет и раскрывает те стороны русской современности, которые обращены в будущее. Во имя новой России – Евразии, новой русской культуры и мощи и новой руководящей идеологии евразийцы решительно отталкивались как от коммунизма, так и от дореволюционных реставрационных идеалов, органично сочетая, как им казалось, традиции подлинного русского охранительства с подвижностью современного политического действия.
Постепенно в евразийском движении сближались религиозные и политические мотивы, и вскоре оно в значительной степени трансформировалось в весьма жесткую политическую идеологию. Причем решающая сила в этой трансформации принадлежала Л.П. Карсавину, который, прежде не скрывавший своего критического отношения к евразийству, в 1925 – 1926 гг. становится одним из идеологов движения. 3
О том, как складывались в эмиграции отношения Карсавина с кругом русских философов, можно делать только предположения. Принадлежность к одной культуре, безусловно, дает основания для сближения некоторых тем их творчества, влияния тех или иных мыслительных и религиозных традиций. Вместе с тем при знакомстве с сочинениями Карсавина невольно возникает впечатление некоей обособленности, своего рода эстетической самодостаточности создателя метафизики всеединства. Во всем его творчестве чувствуется какая-то упрямая, почти сверхчеловеческая сила мысли. Известно, что из русских философов Л.П. Карсавин ценил А.С. Хомякова, Ф.М. Достоевского и С.Л. Франка, сознательно опирался на святоотеческую традицию, причем не на патристику вообще, а на сочинения св. Григория Нисского и св. Максима Исповедника. 4
Карсавину, как представляется, всегда казались узкими, имеющими ограниченное значение, ценности политизированной жизни и мысли. Политизированность евразийского движения неизбежно привела к его внутреннему разложению, с 1929 г. Карсавин фактически порывает с ним.
По свидетельству П.П. Сувчинского (муж средней дочери Карсавина – Марианны Львовны), в 1927 г. Л.П. Карсавин получил приглашение в Оксфорд, но, к огорчению всей семьи, этого приглашения не принял. Однако в 1926 г. в Литве становится премьер-министром А. Вольдемарас, бывший приват-доцент Бестужевских курсов в Петербурге, и в 1927 г. Карсавин был призван в Каунасский университет на кафедру всеобщей истории. Семья осталась в Париже. Здесь он издает три философских сочинения: «Пери архон» (Идеи христианской метафизики) (1928), «О личности» (1929) и «Поэма о смерти» (1932).
Быстро выучившись по-литовски, Карсавин читает лекции на этом языке, целиком отдается занятиям историческими вопросами. Уже в 1929 г. выходят его работы, написанные по-литовски. С 1931 г. Карсавин начинает издавать шеститомное сочинение «История европейской культуры» на национальном языке.
Необходимо отметить, что ученая литовская общественность гордилась и гордится тем, что Карсавин принадлежал ее среде. Все архивные материалы, связанные с жизнью и творчеством Л.П. Карсавина в Литве, бережно сохраняются. Вслед за публикациями в литовских газетах, журнале «Вильнюс», посвященных Карсавину, в июле 1991 г. в столице Литвы состоялись Первые Карсавинские чтения.
В 1940 г. вместе с университетом Карсавин переселяется в Вильнюс, а после включения Литвы в Советский Союз он был отстранен от преподавания и временно занимал место директора Вильнюсского художественного музея. Еще раньше Карсавин привез свою семью из Франции в Литву и поселился в Вильнюсе всем домом. В эти годы Л.П. Карсавин поставил себе задачу написать всемирную историю, понятую в свете христианской метафизики, однако этот замысел остался до конца не осуществленным. В начале 1948 г. Лев Платонович был арестован.
В следственной тюрьме в Ленинграде у него начался туберкулез. После суда Карсавин был переведен в лагерь инвалидов Абезь. В лагере философ пережил необычайный духовный и творческий подъем. В этой связи вспоминаются его слова: «Тогда мысль и развивается, тогда и становится свободною, когда ее всемерно угнетают и преследуют». 5 Здесь в 1951 – 1952 гг. он пишет целый ряд религиозно-философских сочинений, включая «Венок сонетов» и «Терцины», в которых находит поэтическое выражение его метафизика, а также несколько статей: «О молитве Господней», «О бессмертии души», «Апогей человечества», «Об искусстве», «По поводу рефлексологии» и еще на литовском языке «Дух и тело» и «О совершенстве». Известно, что некоторые из этих сочинений попали в Западную Европу и были опубликованы в 104 – 105-м номерах журнала «Вестник Русского студенческого христианского движения» в Париже (1972). 6
Л.П. Карсавин умер 20 июля 1952 г. в лагерной больнице. Его могилу чудом удалось найти в Абези в 1989 году.
Философское направление
Философия Карсавина (и прежде всего его философия истории), при всей ее оригинальности, сложилась и получила развитие в русле русской религиозно-философской традиции, сосредоточившись на вечных проблемах Бога, человека, бессмертия, нравственных корней и коллизий человеческого существования; близка и дорога была русскому мыслителю и тема судьбы его родины.
Лев Платонович развивал своеобразную версию «философии всеединства» применительно к проблеме личности, методологии истории, истории культуры, гносеологии, этике, социологии, стремясь к созданию целостной системы христианского миросозерцания. Опирался на раннехристианские учения (патристика, Ориген) и русскую религиозную философию, в особенности на традицию В. С. Соловьёва. Категория всеединства у Л.П. Карсавина понимается как динамический принцип становления бытия и в качестве фундаментальной категории исторического процесса лежит в основе историософии.
На философско-исторические взгляды Карсавина оказали существенное влияние как идеи Соловьева (изложенные главным образом в «Чтениях о богочеловечестве»), так и труды старых славянофилов - Хомякова и Киреевского. Из западных мыслителей наиболее близки и дороги были Карсавину Дж. Бруно и Николай Кузанский. (Дж. Бруно Карсавин посвятил большую книгу.)
Статьи по теме
